Есть люди с особо чувствительной кожей – их лучше не трогать. Они непохожи на всех остальных. Они носят перчатки, скрывая на коже следы-отпечатки лилового цвета от чьих-нибудь пальцев,
бесцеремонных в иной ситуации. Они опасаются солнца в зените. Обычно, надев толстый вязаный свитер, выходят из дома по лунной дорожке пройтись; и не любят, когда понарошку, когда просто так, не всерьез, не надолго. Болезненно чувствуют взгляды-иголки и крошево слов. Они прячут обиду в глубины глубин, но по внешнему виду спокойны они, как застывшая глина, лишь губы поджаты и паузы длинны. Они уязвимы, они интересны; и будьте чутки и внимательны, если вы их приручили: они непохожи на всех остальных – они чувствуют кожей.
Суеверный обычай обогревания и окуривания родителей, существовавший некогда в г. Орле, описывает Г. Пясецкий в своих «Исторических очерках г. Орла». Обычай состоял в том, что «на Рождество, Новый год и в день Крещения хозяин дома брал горшок с огнем и куль соломы; попрощавшись с домашними, он отправлялся на огород; здесь он сперва полагал три поклона лицом к востоку, потом зажигал сноп соломы с ладаном и приговаривал: „Ты, святой ладонок и серенький дымок, несись на небо, поклонись там моим родителям, расскажи им, как все мы здесь поживаем!"» [Пясецкий 1874, с. 165].
Нам выпала великая честь жить в перемену времен; Мы въехали в тоннель, а вокруг стоит крест. А в топке паровоза ждет дед Семен; Он выползет и всех нас съест.
У Екатерины был обычай: прежде чем издать какой-нибудь указ, она обращалась к архивам великого предка, где чаще всего уже имелись его соображения на эту тему. И порой было довольно лишь несколько подправить их или дописать с учетом новой обстановки.
Начало же сей истории восходит к поражению Петра от шведов при Нарве, где русские потеряли почти все их пушки. Петр удрученно сидел в Новгороде, руководя там строительством оборонительных сооружений и не зная, чем отбиваться, если нагрянет супостат – а он скорей всего нагрянет. Демидовских железных заводов на Урале еще не было в помине; а те, что остались от отца Алексея Михайловича, давали оружейного железа кот наплакал.
И как-то поутру царю доносят, что некий посадский человек, одетый дурно и, похоже, с перепою, хочет его видеть, да молвить некие заветные слова.
Ну, нравы тогда были простыми: хочешь – молви; складно сказал, алтын дадут, нет – подзатыльник. Подводят того малого под царевы очи, вид у него точно скверный, и он бух царю в ноги: – Хочу, всемилостивейший, помочь твоей беде. Знаю, потерял ты пушечный наряд и гадаешь, где добыть литье для новых пушек. – То правда, – отвечает царь, – но чем ты мог бы пособить? Вижу, и сам себе нынче не подмога. – А вели мне чарку поднести, пропился я и задолжался, с похмелья умираю, денег ни полушки нет. Велит царь подать ему вина, при этом говорит: – Ну, гляди, коли без дела мою чарку выдул, дорого ж тебе она станет! Башкой заплатишь! – А я того не боюсь, такова немочь в телесах. Но уж смилуйся, дай и вторую – ужо для смелости, ибо хочу сказать тебе дело неслыханное, дерзкое, но для тебя великое спасение. Подали ему еще чарку, выдул он и ее, очи его заполыхали, и он, перекрестясь, и шепчет государю: – Так слушай: литья того у тебя, царь, много. На колокольнях колоколов за сотни лет понакопилось. Коли швед придет, он те колокола снимет да увезет – так он в лихое время уже делал. А снимем-ка их сами, отольем с них пушки и одолеем ворога: Бог сильных любит! А как побьем его, и Богу все вернем.
Такая мысль уже мелькала и у самого Петра, да больно казалась несусветной: а коли то войдет не в зуб народу – и воевать тогда придется уже с ним, а не со шведом? Но этот голодранец, показавшийся Петру посланцем Божьим, и доубедил его. Наградил он его аж тремя алтынами, облобызав его хмельную харю. И тут же написал указ: переплавлять колокола в пушки не только в Новгороде, но и по всей Руси. После чего в битве при Полтаве шведы и были разбиты из тех перелитых, не без помощи того пьянчуги, пушек.
А тот на этой царской монете, под которую никто не смел не дать ему в долг, расторговался так, что вышел при Петре в первые купцы в Новгороде. Но сразу после смерти Петра местные святоши его и всю его семью жестоко затопили в Волхове…
Минуло с тех пор еще 60 лет, и уже к царице Екатерине являются посланцы от новгородского священства. И бьют ей челом: «Ваш предок Петр Алексеевич изволил ради победы над шведами перелить наши колокола на пушки, а потом обещал их вернуть. Да так и не вернул. Не изволит ли ваша царская милость исполнить его обещание?»
Екатерина по ее обыкновению спросила, не осталось ли по сему делу каких рескриптов от Петра?
Ей тут же откопали челобитную еще его времен от тех же новгородских иноков, а на ней такая резолюция: «А х..я вам моего не надо?» И подпись: «Петр». Тогда царица взяла перо и своей нежной ручкой написала: «Я же, как женщина, и того предложить вам не могу». И отдала сию бумагу ошарашенным попам…
В треугольнике Я, ты и война, В тупом углу блиндажа, Биссектрисой тоски Слушаю Монотонную мантру радиста. Берег, ответьте чайке. Тот, кто придумывает позывные, Зря ест паек. Ты все равно не поверишь, Когда я не вернусь. В остром углу Эвакуации Ты гладишь крейсером-утюгом Последнее платье Последней субботы. Все остальные откочевали К старой башкирке. Картошка важнее цветов на сатине. Ты все равно наденешь его, Когда я не вернусь. В бесконечном углу Война Продолжается вечно. Письмо не заклеишь. Цензура. Я не буду писать, Как вспоминаю, Как ты хитро подсматриваешь, Как я хитро подсматриваю, Когда я целую тебя. Остальное не важно. Даже если я не вернусь.
ПИРОГИ Черт его дернул выйти из строя. Даже не страх. Нет. Просто раньше ему не случалось Так мало есть. Он стал в стороне И смотрел, Как тех, Кто минутой назад Были своими, Снова погнали туда, На раскаленное поле, Под вышки. После санобработки, И хлеба, И кофе, Герр капитан Говорил с ним. Кем Вы были? Да в цирке все больше. Объявлял номера. Отлично. Послужите рейху. Не большевик, не еврей? Был в комсомоле. Ценю откровенность.
Ему нравилась форма. Он не чувствовал пренебрежения. Он говорил Русские Окружены Бесполезно Сдавайтесь Вяжите жидов-комиссаров И выходите А репродукторы Множили мощь его легких.
Тогда на болоте Валялись, курили. Все отдыхали, Кроме стволов пулеметов. Те наблюдали За сизой трясиной, За чахлой осиной, За полумертвым полком. Он Как обычно Сказал Выходите Но понял Мало Не верят И вдруг понесло Братцы, давайте-ка к нам! Просушиться, Чаю попить. Тут повар сегодня Испек пироги С луком, яйцом и картошкой. Таких пирогов я давно не едал. Как у мамы. Братцы, их столько! Мне всё не осилить!
Вышел один. Молодой. Шморгает носом. Винтовка какая-то жалкая. Словно ребенку Выстругал папа Из доски перепрелой, Ненужной в хозяйстве. Когда отдавал - Задержал за ремень. Ефрейтор ударил со смехом в живот Он не силач, Наш ефрейтор, Но лупит умеючи. Мальчик лежал На зеленой грязи у дороги И повторял Пироги Пироги Пироги Мир задыхался от собственной немочи. Мир закрывался руками От бледного русского солнца Мир умирал. Птица шальная вспорхнула. Пулеметчик лениво Нажал на гашетку. Но не попал.
СМЕРТЬРусский не умирает Он кончается Заканчивается, как роман о любви Вот они еще танцуют На террасе отеля Но ты понимаешь Осталось три страницы И всё. Русский не умирает Он подходит к концу Как боеприпасы У защитников форта Кто-то говорит слово всё Достаются финки И всё. Русский не умирает Он просто выходит Из дома Окопа Из тела И растворяется. Все-таки лучше, если в метели.
То чувство, когда у тебя снова вышибло только-только обретенную почву из-под ног. А заодно оторвало одно из отросших было крыльев. Придется привыкать жить как-то так.
Радость моя - как разлом граната, Десны сводит от вкуса и цвета. Водой развести? - Что? Нет, не надо. Видишь, в аду тоже бывает лето. Счастье мое - взрыв бомбы кассетной, С красным проводом синий намертво спутан; Опускаются в ладони сухого ветра Маленькие разноцветные парашюты. Сердце мое - полнее Грааля, День истекает полынным потом, Ночь густо дышит летящей сталью, Звезды гудят в кровеносных сотах. Рассвет из труб высекает ноты - Скоро ль творения день девятый? Закат настигнет за линией фронта, А месяц, любовь моя, нынче пятый. Тоска моя - как по руке отнятой; Вдох - где же ты, выдох - где ты? Мироздание отвечает мне канонадой: Радуйся. Gaude. Gaudete.
Не то чтобы я сильно интересовалась политическими новостями, но статья очень забавная)
Мир. Труд. Май. Геи. Милонов
В Петербурге прошли традиционные первомайские демонстрации: под бой барабанов и песни по Невскому проспекту прошагали все политические силы Северной столицы – от «Единой России», собравшей в своих рядах работников бюджетной сферы, до демократов в компании с ЛГБТ-активистами. Последними очень интересовался депутат Виталий Милонов: парламентарий, взяв с собой жену, детей и с десяток активистов, пытался донести до них мысль, что «Крым – наш», а «геи — нет». www.fontanka.ru/2015/05/01/061/
Как просто уйти от ответа По кромке удачно подобранных сложенных фраз. Так воздух, ласкающий кожу, Заменит соленая, горькая влага из глаз. Отчего в моем сердце все громче клокочет, Бурлит, возмущается пламя любви? Но я знаю точно, на этом аккорде, Одним только вдохом взорвется в крови Моя Ненависть... срываясь на крик. Ненависть жжет меня изнутри.
Змея распахнет свои кольца, Сожмет бесполезно, неистово скаля клыки. Витки по спирали нарезали годы, Блестит чешуя. Я живу вопреки. Моя память разлита свинцом под ногами, Разбрызгана тяжкими каплями сна. Мерцающим ядом, свернувшимся жалом Весь воздух собой пропитала она Моя Ненависть... срываюсь на крик. Ненависть жжет меня изнутри.
Один только шаг между светом и тенью, Ударом и слабостью, болью и злом. Причудливой вязью на части рассыпалась вера В того, кто за правым плечом. Только плющ извивается мыслью по древу Сознания в необратимости дней. Спасения ищет земная душа, но находит на кладбище белых червей — Это Ненависть... отчаянный крик. Ненависть жжет меня изнутри.
Я чувствую, значит, еще существую, Лишь мертвые пусто таращат глаза Эй, твари по паре, дрожащие в норах, Идите сюда, я должна вам сказать: Словно бабочка в коконе долго дремала, Всегда отвергала природу вещей. Моя непотребная и лицемерная, Но первородная в силе своей,
Ненависть... срывается крик. Ненависть жжет меня изнутри.
Порадуйтесь за меня - меня отпустило! Не знаю, правда, надолго ли, поэтому стараюсь ловить каждый момент - аааа, это так круто, просто дышать, просто чувствовать себя свободной.
Но вообще это очень тяжелая весна, никогда еще такой не было.